«Каждый танец в масках сопровождался особым пением. Одна маска держала в руках деревянный сосуд с маленьким пламенем из сухой травы и жира и бросила сосуд прочь, когда огонь потух. Толкование этого огня, а также песни при этом следующие: «Мой отец, который меня произвел на свет, дал мне этот огонь, как дневной свет». Конец песни сопровождается радостными возгласами, затем это сменяется другими сценами. Тут и подражание охоте на морских животных и птиц, когда один из танцующих, например, притащил целую надутую кожу тюленя и выражал своими телодвижениями радость нападения на след животного, несколько страха и наконец забой животного палкой. Затем под соответствующей маской предлагает свои услуги сват со многими поклонами. Также танцуют девушки с намазанными растертой медной рудой лицами, в отдельных случаях с копьем в руке. В соответствии с обычаем гости не принимают участия в танцах. Последние продолжаются до самого утра. Каждый имеет свою собственную маску, которую прячут в начале весны, и алеуты никогда не сожгут своих масок, даже при полном отсутствии дров. Осенью мужчины вырезают опять себе новые маски с разными украшениями на них, как-то: веслами, маленькими закругленными кусочками дерева, которые символизируют каменистую почву, на которой они живут, и так далее. Каждый придумывал свои собственные украшения» [Мерк 1978: 62–63].
Можно заметить внешнее сходство между этой маской и маской юпик района низовий Юкона из коллекции Э.В. Нельсона [Fienup-Riordan 2007: 77].