Эта шляпа-козырек украшена самым сложным узором среди алеутских шляп МАЭ. Она очень длинная и поэтому не удобна для использования во время морской охоты: «Большие шапки, при сильном ветре, для неопытного (охотника. — С.Корсун) могут быть причиною гибели его тем, что очень легко ветер может забраться под шапку и силою своею опрокинуть его байдарку, и потому многие в таковое время для предосторожности снимают их» [Вениаминов 1840 Ч. II: 219].
И.Е. Вениаминов писал об использовании промысловых орудий и охотничьего снаряжения, в том числе и деревянных шляп-козырьков, во время исполнения ритуальных танцев: «Празднество состояло обыкновенно в сценических представлениях, при песнях и бубнах; тогда употреблялись и маски, личины разные и все промысловые орудия и вещи (из охотничьего снаряжения. — С.Корсун), смотря потому, что представляют пляшущие. Не редко при таких представлениях бывали и шаманства. И вообще при всех игрищах и празднествах перво действующими лицами всегда были шаманы» [Там же Ч. III: 14].
Роспись на передней поверхности шляпы представляет стилизованное изображение нескольких антропоморфных «личин», расположенных друг над другом. Крестообразный узор в верхней части боковых пластин напоминает перекрещенные звенья костяной цепи. В МАЭ есть фотография XIX в. этой шляпы, на которой видно, что к верхней части костяной пластины, закрывающей задний шов, была прикреплена фигурка птички аналогичная № 2937–6.